Кадриль

                  Михаил Щербаков

Никакой жасмин под окном не пах.
Ни один в садах соловей не пел.
Паче страсти жаждала ты вражды.
Я любил тебя, я сказал - изволь.

Там и сям настроил я крепостей,
зарядил чем следовало стволы,
карту мира вычертил в двух тонах,
разместил над ней силуэт орла.

Не смущал меня проливной напалм,
фейерверк убийственный не страшил.
Я хотел увидеть твою страну.
Я мечтал замерзнуть в ее снегах.

В генеральском раже свинцом соря,
в то же время думал я вот о чем:
если вдруг у нас родилась бы дочь,
почему б ее не назвать Мари?

Это было мощное кто кого,
кроме шуток, вдребезги, чья возьмет.
Дорогой воздушно-морской масштаб.
Агентура в консульствах всей земли.

Я в потемках дымных терял глаза,
от пальбы тупел, зарастал броней.
Ты роняла в пыль аромат и шарм,
изумруды, яхонты, жемчуга.

Но и в самом что не на есть аду,
в толкотне слепых полумертвых войск,
ты казалась все еще столь жива,
что пресечь огонь я не мог никак.

И гораздо после, когда пожар
сам собою стал опадать, редеть,
ты, хранила столь еще свежий блеск,
что, смотря в бинокль, я сходил с ума.

Отовсюду видная сквозь руин,
ты была немыслима как цветок;
не берусь конкретно сказать - какой,
полагаю все же что иммортель.

И когда пожар, повторяю, стал
опадать, клубя многолетний прах;
до нуля дотлел основной ресурс,
а за ним неспешно иссяк резерв;

от штыка последний погиб смельчак,
дезертир последний исчез в тылу.
И остались мы наконец одни
на плацдарме, словно в Эдеме вновь.

Парабеллум я утопил в ручье,
золотой сорвал с рукава шеврон,
силуэт орла завещал в музей,
карту мира выбросил просто так.

Если хочешь, действуй, дозоров нет.
Применяй картечь свою, Бог с тобой.
Подойди и выстрели мне в лицо.
Через два часа я приду в себя.